Через неделю после возвращения в Калифорнию он прислал мне мейл с вопросом: когда я могу приехать. Все было совсем не так, как в прошлом году с Intel, когда некий инженер хотел пригласить меня на стажировку, но дело не выгорело из-за бумажной волокиты.
Я подумал, что даже просто съездить в Калифорнию и то приятно.
Это было мое первое в жизни собеседование с работодателем. У меня не было резюме. Я не знал, чем занимается Transmeta. И дело было в чужой стране.
Меня больше волновали последствия моего переезда в США, чем устройство в эту конкретную фирму, поэтому я даже не думал о происходивших встречах как о собеседовании. Для меня было важнее понять, что они собираются делать. Довольно странная ситуация для собеседования.
Помню, как в первый вечер вернулся в гостиницу, которая располагалась через дорогу от штаб-квартиры Transmeta. Я еще не пришел в себя после перелета, и в моей голове все путалось. Идея казалась интересной, но люди из Transmeta представлялись чокнутыми. В тот момент у компании не было вообще никаких кремниевых микросхем. Никакого оборудования. Все делалось с помощью моделирования, а демонстрация симулятора, загружавшего Windows 3.11 и запускавшего пасьянс, никак не убеждала меня в реальности их планов. Я боялся, что все это впустую. Четко помню свои тогдашние сомнения: а вдруг ничего не выйдет – ни у Transmeta с изобретением, ни у меня с работой.
С этими мыслями я и лег спать. Хотя сна особого не было. Вначале я ворочался в постели и думал о планах Transmeta. Потом принялся мечтать, как у меня на заднем дворе будет расти пальма. Потом стал обдумывать то, что увидел в ходе моделирования. Эту беспокойную ночь я хорошо запомнил, но она не идет ни в какое сравнение с тревожным ознобом в Эде.
К утру я слегка загорелся, а к концу второго дня уже был очень увлечен. Тут-то и началось самое трудное.
Прежде чем принять предложение Transmeta, я обсудил его со многими людьми. Когда прошел слух, что я рассматриваю этот вариант, мне поступило несколько других предложений. В Финляндии меня пригласила компания Tele, в которой использовалась Linux. Через Мэддога я получил предложение от Digital. (He хочу никого обидеть, но зимой Бостон немногим лучше, чем Хельсинки. Ну разве что чуть-чуть.) Я поговорил с некоторыми сотрудниками Red Hat. Они готовы были меня взять и дать зарплату выше, чем Transmeta, хотя, сколько мне предлагали в Transmeta, было неизвестно, потому что там я денежный вопрос даже не обсуждал. В Red Hat обещали превысить предложение Transmeta и в отношении пакета акций, каково бы оно ни было. Но я не хотел работать на какую-то одну конкретную Linux-компанию – даже если она располагается в центре благословенной Северной Каролины.
В итоге, даже не объявляя формально о поиске работы, я получил пять предложений. Transmeta определенно представлялась наиболее интересной.
Я согласился. У меня было странное ощущение. Потом я первым делом объявил о своем уходе в университете. Вот когда начались настоящие трудности. Для меня это был решительный шаг, после которого возврата назад не было. Мы ждали ребенка, переезжали в новую страну, и я покидал надежное гнездо Университета Хельсинки, но перед этим надо было написать магистерскую диссертацию. Оглядываясь назад, я думаю, мне крупно повезло, что удалось свалить все перемены в одну кучу. Но в то время это был чистый сумасшедший дом.
Я не объявлял ничего официально – с какой стати? Просто по Интернету разнеслись слухи и возник тот спор, о котором я уже писал: смогу ли я сохранить верность Linux и свободному программному обеспечению в зловещей корпоративной среде, вдобавок постоянно отвлекаясь на смену подгузников. В те времена считалось, что разработка Linux – удел студентов, а не солидных, остепенившихся людей. Так что их опасения легко понять.
Я написал диссертацию во время длинных выходных и сдал ее за несколько минут до отъезда в роддом. Через сорок часов, 5 декабря 1996 года, родилась Патриция. Я с первой минуты почувствовал себя в роли отца очень естественно.
Следующие несколько недель мы были заняты Патрицией и хлопотами по получению американских виз, которые, казалось, займут всю жизнь. Мы решили, что для упрощения дела нам лучше пожениться, поэтому в январе (число я всегда спрашиваю у Туве) мы пошли и официально зарегистрировали свой брак. Гостей у нас было трое: родители Туве и моя мать. (Отец был в Москве.) Это был странный период. В один прекрасный день мы взяли и отправили в США почти весь свой скарб, совершенно не представляя, когда сможем вылететь сами. Потом позвали друзей на прощальную вечеринку. В только что опустевшую однокомнатную квартиру набилось двадцать человек. По доброй финской традиции все напились. В конце концов визы были получены, и утренним рейсом 17 февраля 1997 года мы вылетели в Сан-Франциско. Помню, температура в Хельсинки была минус восемнадцать. Помню, как плакали, прощаясь с нами в аэропорту, родные Туве – у них очень близкие отношения. Не помню, приходили ли мои. Наверно, да. Или нет?
Приземлившись в США, мы прошли таможню, держа на руках младенца и двух кошек. Нас встретил Петер Энвин, и мы наняли машину, чтобы ехать в Санта-Клару, в квартиру, которую мы выбрали несколько месяцев назад, когда специально для этого приезжали в Америку. Все казалось нереальным, особенно перепад температуры в 40 градусов по сравнению с Финляндией.
Наши вещи должны были прибыть через пару месяцев. Первую ночь мы спали на надувном матрасе, который привезли с собой. На следующий день мы отправились покупать настоящую кровать. Пока наша мебель не прибыла в Калифорнию, Патриции пришлось спать в коляске. Это очень расстраивало Туве, хотя Дэвид замечает, что все повторилось: ведь я провел первые три месяца своей жизни в корзинке для белья. Мы мало готовили (мы и сейчас этого не делаем) и не знали, куда ходить обедать.
По большей части мы ели в буфете торгового центра или в закусочной. Помню, как говорил Туве, что надо поискать новые места.
Первые пару месяцев после переезда я осваивался в Transmeta и мало занимался Linux. Новая должность требовала много времени, а после работы мы с Туве и Патрицией изучали новое место жительства. Хлопот хватало. У нас совершенно не было денег. Зарплата у меня была немаленькая, но все уходило на мебель. А покупка машин вылилась в целую эпопею, потому что у нас не было кредитной истории. Даже то, что мы способны платить за телефон, пришлось доказывать.
Мой компьютер неспешно огибал на корабле Африканский Рог. Впервые в жизни я не подавал голоса в Интернете, и многие начали беспокоиться. Ну да, думали они, теперь он работает в коммерческой компании…
Многие так прямо и спрашивали, ну что – это конец свободного существования Linux? Я объяснял, что по контракту с Transmeta смогу продолжать работу над Linux. И что я не собираюсь ничего бросать. (Я не знал, как сказать, что просто перевожу дух.)
Объяснить, что переезд в США и переход на коммерческую работу не изменит ситуации, мне было особенно трудно потому, что Transmeta вела себя как чуть ли не самая скрытная компания на свете. Во всех разговорах мы должны были придерживаться одного простого правила: «Не говорить ничего». В результате линуксоидам оставалось только гадать, к какой странной секте я примкнул и вернусь ли когда-нибудь назад. Я даже матери не мог рассказать, чем занимаюсь. Не то чтобы ее это заинтересовало.
На самом деле я не делал в Transmeta ничего особенного. Прежде всего я занялся устранением некоторых возникших у них проблем с Linux. В компании использовалось большое количество многопроцессорных машин, работавших под Linux. Сам я никогда раньше не занимался вопросами симметричной многопроцессорной обработки под Linux, и выяснилось, что многие вещи работают вовсе не так, как ожидалось. Я воспринял это как личный вызов и, естественно, принялся все исправлять.
Но настоящая моя работа сводилась к участию в деятельности софтбольной команды Transmeta.